 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
125
Подобный индивид готов выполнять любые указания, не имея своей точки зрения на про-
исходящее, не вдаваясь в суть спускаемых предписаний и распоряжений. Стандартизированное,
одномерное поведение укоренялось годами и десятилетиями – поступай не так, как лучше, разум-
нее, целесообразнее, полезнее, а как велит инструкция или начальство. Ценились послушание,
безропотность, а не инициатива и предприимчивость. В иерархических отношениях, да и в повсе-
дневной жизни культивировалась мысль, согласно которой важно «не быть, а слыть» или «не
быть, а казаться». Все подгонялось под общий ранжир, усреднялось.
Ценились бездумное исполнительство, различные проявления «усердия не по разуму», рев-
ностное исполнение команд сверху, даже если эти команды неправомерны. Придерживались пра-
вила: говори что надо или молчи, не рассуждай, а исполняй; остальное – не твоего ума дело. На-
саждалась психология «винтиков» и «колесиков», которые должны лишь вовремя срабатывать,
крутиться, но не более того.
Кто хорошо крутился, того сама система выносила наверх – на следующую иерархическую
ступеньку. На такой почве процветали показуха, парадность, рапортомания, очковтирательство,
стремление скрыть недостатки, приукрасить положение дел. Укоренялась неприязнь к способным,
инициативным людям, умеющим отстаивать свои взгляды и позиции, т.е. инакомыслящим и ина-
кодействующим. Приветствовались покорность, безотказность, чинопочитание. Все это порожда-
ло «двойную» и даже «тройную» мораль, когда думали – одно, говорили – другое, а делали –
третье. В этой ситуации выдвижение принципа «не запрещенное дозволено» было оправдано.
«Казарменное общество» – так нередко называли нашу страну западные социологи. В та-
ком обществе за многие годы фактически был выработан стереотип чеховского «человека в фут-
ляре», который считал, что даже езда на велосипеде должна быть «циркулярно разрешена». Он
сетовал по поводу «жизни, не запрещенной циркулярно, но и не разрешенной вполне».
«Когда в циркуляре что-либо запрещалось, – писал классик,– то это было для него (Белико-
ва. – Я. М.) все ясно, определенно; запрещено–и баста. В разрешении же и дозволении скрывался
всегда элемент сомнительности, что-то недосказанное и смутное».
Американский ученый-психолог Фрида Полат, побывавшая в разгар «перестройки» в
СССР, делилась затем в нашей прессе своими впечатлениями:
«Ваши люди панически боятся принимать самостоятельные решения, даже думать боятся.
Не любят альтернатив. Всех преследует страх выбора. Но где нет выбора, там нет творчества, нет
свободы – главных
ценностей жизни. На лицах покорность судьбе. Не хотят чем-либо рисковать, поэтому ста-
раются вообще не предпринимать никаких активных шагов. Мне кажется, что в вас сидит, за вас
думает и действует не свободный, здравомыслящий, уважающий себя человек, а «гомо со-
ветикус».
Преобладали именно такие умонастроения, менталитет, привычки, и они полностью не
преодолены до сих пор. Зато постоянно возникали парадные, организованные «инициативы», «по-
чины», «одобрения». Демократия понималась примитивно. Писатель Евгений Носов не без сар-
казма тогда заметил: «У нас ведь как: ежели за воротник не хватают – уже и демократия».
Естественно, что новый стиль жизни по принципу «коль не запрещено, то разрешено – дей-
ствуй» оказался для человека-«винтика» чуждым. Но рыночное гражданское общество, основан-
ное на свободе и частном предпринимательстве, немыслимо без указанного постулата. И строить
отношения придется по нему, а не только по готовым образцам поведения. Естественно, он не
должен иметь ничего общего с тезисом «обогащения любой ценой», с беспределом и другим
крайностями.
Командно-приказное регулирование было настолько детализированным и глобальным, что
не давало субъектам никакого шанса для личной инициативы. Шаг влево, шаг вправо – уже нару-
шение. Особенно от этого страдали хозяйственники, немалое число которых оказалось за решет-
кой, ибо они, опережая время, пытались действовать вопреки инструкциям; им надо было «давать
план», решать производственные и другие задачи, выводить свои коллективы из прорывов, а за-
конной основы для этого не было, предприимчивость стоила им дорого. Причем запретительство
подчас носило иррациональный, необъяснимый характер – нельзя и все. В газетах мелькали заго-
ловки: «Без права купить гвоздь», «Запреты на рассветы».Трагедия состояла в том, что сделать ка-
кое-либо полезное дело зачастую было нельзя иначе, как нарушив закон. И даже не закон, а ка-
кую-нибудь инструкцию.