 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
95
большинству делает неизбежным тяжелые деформации в политике: неуважительное отношение к
большинству и двойные стандарты – применительно к «избранным» одни, к обреченным, к несвоим, –
другие. Некоторые представители «демократической» публицистики не стесняются на всю страну
заявлять, что настоящие демократические порядки к нам в страну придут лишь тогда, когда
большинство, испорченное опытом коммунизма, просто вымрет.
Тогда напрашивается мысль: не собираются ли они, прямо или косвенно, помочь этому процессу –
во имя приближения светлого демократического будущего? Мы сегодня наблюдаем, как ломка
очередной модернизации и связанные с нею селекции населения снова приближают общество к
опаснейшей грани, за которой практика геноцида может оказаться возможной. Восточный принцип
нетехнологического, немодернизаторского отношения к обществу, исключающий подобную селекцию,
может многим из нас показаться антиисторичным, закрывающим перспективы обновления, но
государственный политический геноцид он, во всяком случае, исключает.
Не меньшее значение имеет и вопрос о нравственной цене, которой оплачивается в том или ином
обществе свобода самодеятельного меньшинства. Выше уже отмечалось, что современный западный
«экономический» человек своими лояльными социальными качествами обязан не
частнособственническими мотивами как таковыми, не так называемому «разумному эгоизму», а
неформальному давлению моральной и культурной традиции. Вне этой традиции «экономический»
человек очень быстро вырождается в предельно коррумпированного типа, не считающегося ни с какими
нравственными заповедями и социальной ответственностью. И чем сильнее, перед лицом такого типа
большинство дискредитируется как отсталое и недостойное сочувствия, тем значительнее алиби
получает этот тип и тем бесцеремоннее становится его поведение.
Подведем итоги. Главные опасности и издержки в политике со стороны власти вытекают из
нарушения принципа отцовской любви. В данном случае она означает не столько соответствующие
эмоции как таковые, сколько отношение к обществу как к единой семье, где каждый имеет право на
заботу и защищенность. Издержки этого принципа известны: «отцовская опека» там, где она может
казаться весьма тягостной и неуместной, всеобщее торможение личной инициативы – в особенности у
тех, кто разделяет участь опекаемых сыновей, а не опекающих отцов.
Теперь обратимся к деформациям, связанным с нарушением принципа «сыновьей почтительности».
Сыновья почтительность означает особое отношение к историческим срокам: умение подождать своего
часа, терпение. Сын не может конкурировать с отцом и оспаривать его прерогативы – он должен ждать,
когда настанет его срок выступать в такой же роли. Если массовая психология западных демократий в
основном выражается в историческом нетерпении – в желании поменять свою жизнь, удовлетворить
свои требования немедленно, то массовая психология восточного социума воплощается в исторической
терпеливости. Терпение выступает не только в качестве морального принципа, но и в качестве
исторического. Ссылка на древность, на обычай является на Востоке важнейшим методом легитимации
тех или иных институтов и актов власти. На Западе предпочтение, как правило, отдается современному
поколению – что понятно в контексте теории прогресса, предполагающей, что наше поколение стоит на
плечах предшественников и потому видит и знает больше их. Прогресс стал источником процедур
новой политической селекции: на отсталых и передовых, на силы прогресса и силы реакции, на тех, кто
принадлежит будущему, и тех, кто принадлежит прошлому. Это неравенство перед лицом истории,
перед лицом будущего может оказаться чреватым куда более серьезными последствиями, чем
обыкновенное социальное и имущественное неравенство. Дело в том, что люди, оцененные как
«представители прошлого», ставятся под сомнение целиком: как существа, само присутствие которых
тормозит наступление очередного «светлого будущего».
Восток не знает такого деления: все граждане страны, все представители данной национальной
культуры или цивилизации оказываются наследниками и носителями великой традиции. Аналитики в
связи с этим поражаются объему культурно-исторической памяти обыкновенного китайского
крестьянина или ремесленника. Историю своей страны они знают превосходно. Ведущим в их
поведении оказывается не мимесис – подражание «передовым группам» или передовым обществам, а
анамнесис – припоминание собственного прошлого. Подражательство чужим принципам считается на
Востоке мало достойным делом в отличие от живой памяти и следования собственным принципам. При
этом подражание раскалывает народ на автохтонов традиции («почвенников») и адептов прогресса
(модернизаторов).
Напротив, следование традиции сплачивает народ в единую органическую общность. Восточный
принцип «у-вэй» в целом оказывается более эффективным для сохранения национальной идентичности