 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
68
феномены культуры как таковой, то у нас нет надежды.
По-видимому, проблема состоит в том, чтобы овладеть особыми процедурами, позволяющими
надежно отделять морально стареющее, подлежащее выбраковке и забвению, от морально
нестареющего, нетленного – того, что может стать надежной опорой нашего внутреннего мира и его
последним прибежищем. Наряду с этими процедурами распознавания нетленного в культуре нам
необходимы и процедуры распознавания носителей духовной памяти. В свое время теоретики
модернизации и сексуальной революции неустанно апеллировали к молодежи, противопоставляя ее
поколению отцов – носителей докучливых запретов и традиций. Те, кто в самом деле поддался на
удочку этой манипулятивно-льстивой апологетики современности, внезапно почувствовали себя не
господами и суперменами, а подозрительно скоропортящимися «винтиками» системно-
функционального принципа. Им для того и отбивали культурную память, чтобы им не с чем было
сравнивать убожество одномерного общества. Поэтому-то им позарез необходим диалог со старшими
поколениями – наверное, с самым старшим, ибо среднее само успело заразиться духом одномерности.
Самые старшие стремительно уходят от нас – тем более необходимо поскорее к ним прислушаться. Это
легче сделать потому, что старики уже не являются нашими «боссами», не олицетворяют власть и силу.
Они – уходящие в тень и гонимые хранители традиций. Поэтому «моральный союз» с ними не
попахивает конъюнктурой и не порождает комплексов. Напротив, он выступает одновременно и как
тираноборческий протест против самоуверенной современности, и как акт христианской
сострадательности.
Речь идет о том, чтобы как-то дистанцироваться от мира, близкого нам по времени, но ставшего
чуждым по смыслу. Из этого черного мира надо вернуться в свой. А свой мир – это, во-первых, мир
национальной культурной классики, хранящей великие подвиги духа, а во-вторых, мир уходящих от нас
отцов – хранителей тех навыков жизни, которые больше были связаны с требованиями внутреннего
мира, чем внешнего, функционального; больше с верой,
чем с пользой; с достоинством, а не
приспособленчеством.
ГЛАВА VI
ПРИНЦИП ОТДЕЛЕНИЯ ЦЕННОСТЕЙ ОТ ИНТЕРЕСОВ
Кто двигается вперед в знании,
но отстает от нравственности, тот
более идет назад, чем вперед.
Аристотель
1. Происхождение принципа
В нашей политологической литературе сложилось превратное представление об основаниях
западной цивилизации. С подачи либерализма, как очередного «великого учения», гражданское
общество Запада связывают с рыночной экономикой. Однако надо понять, что сама рыночная
экономика вовсе не совпадает с «естественным эгоизмом» индивидов – атомов, любой ценой
преследующих собственную выгоду. Выше уже отмечалось, что «естественный эгоизм» ведет не к
отношениям рыночного обмена, а к беззастенчивости сильных в отношении слабых, к «прибыли»,
получаемой путем грабежа и обмана. Все это ничего общего с рыночной экономикой не имеет.
Рыночные отношения возникают там и только там, где сильный не может просто отнять у слабого – все
участники обмена выступают как суверенные собственники. Это достигается посредством такого
изобретения цивилизации, как право.
Право можно рассматривать как особый тип социальной технологии, уравнивающей людей в их
взаимных обязанностях, т. е. уводящей от естественного состояния к гражданскому.
Правовое состояние означает последовательную беспристрастность – как в отношении сильных,
так и в отношении слабых. Следовательно, посредством права общество преодолевает два чувства,
служащих источником пристрастных оценок: чувство страха в отношении сильных и чувство
сострадания (жалости) в отношении слабых. Здесь и выступает со всей отчетливостью отличие права от
морали. Кроме обычно отмечаемых отличий права от морали* надо указать и на те, что до сих пор
ускользали от внимания теории. Право бесстрастно, тогда как мораль жива именно сильными