 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
150
современное понимание. Это художественно воссозданная национальная история, главным героем
которой является народ.
Суриков – сибиряк, родом из Красноярского края, потомок тех казаков, которые пришли в Сибирь с
Ермаком, и патриархальный уклад этого края, древние обычаи XVII–XVIII вв. воздействовали на него.
Суриков писал позже: «Идеалы исторических типов воспитывала во мне Сибирь с детства. Она же дала
мне дух и силу, и здоровье». В 1868 г. с помощью местного мецената, богатого рыботорговца, Суриков
через Москву едет в Петербург в Академию художеств, в которую поступает, однако, только через год.
Европейский город Петербург, видимо, мало затрагивает сердце Сурикова и по окончании Академии он
поселяется в Москве, где берет большой и единственный за всю жизнь заказ на живопись для храма
Христа Спасителя архитектора Тона. Москва привлекла художника своей стариной. «Приехавши в
Москву, этот центр народной жизни (вот главное, что влекло художника к Москве.– Т.И.), я сразу стал
на свой путь», – писал Суриков. Здесь же и рождается первое прославившее художника полотно «Утро
стрелецкой казни» (1881, ГТГ), в котором Суриков проявил глубочайший историзм мышления и свою
удивительную способность четко видеть поворотные моменты, основные вехи истории. В «Утре»
главные герои – стрельцы. Обряженные в белые рубахи, со свечами в руках, в сопровождении жен и
детей они привезены на казнь. Композиция этого монументального полотна необычайно проста и
логична. Она построена на противопоставлении. В левой (большей) части картины изображены
стрельцы, справа – Петр и его сподвижники. Но и внутри левой части те же контрасты: рядом с
рыжебородым стрельцом, взгляд которого с непримиримостью устремлен на Петра, – фигура матери,
оплакивающей сына; около стрельца, погруженного в свои думы за минуту до смерти, – молодая жена;
уткнувшись в колени седого старика, рыдает его дочь. Над всей толпой возвышается фигура стрельца,
склонившегося в прощальном поклоне перед народом. Некоторых уже ведут на Лобное место.
Знаменательно, что Суриков показывает, как Преображенские солдаты почти заботливо поддерживают
караемых. Ведь они близки друг другу: солдаты из той же крестьянской среды, что и стрельцы.
Доминантой же композиции служит исполненный гнева и непокорности взгляд рыжебородого стрельца,
скрещивающийся со взглядом Петра, который также полон страсти и гнева. Поистине «лик его ужасен».
В его взоре как будто сконцентрирована ненависть ко всему прошлому, что тянуло Россию вспять и на
борьбу с чем Петр положил жизнь. В правой части картины Суриков показал также иностранцев –
представителей посольства, в частности голландца И.Г. Корба, мемуарами которого художник
пользовался в работе. Десятки этюдов – от лиц до конской упряжки, телег, дуг – исполнил художник в
работе над картиной. В итоге получилось монументальное полотно, в котором ясно показана
неотвратимость гибели стрельцов, выражающая нечто большее, чем смерть отдельных людей. Это не
просто бунтовщики и их каратель царь. Это столкновение не на жизнь, а на смерть двух разных миров –
умирающей Древней Руси и новой России. Гибель стрельцов объективно предрешена, но Суриков не
может не восхищаться их личной отвагой, их достоинством и сдержанностью перед лицом смерти.
Репин советовал Сурикову показать хотя бы одного повешенного стрельца, но Суриков в итоге отверг
эту мысль. Не жалость хотел он вызвать в зрителе, не саму казнь продемонстрировать, а
«торжественность последних минут», как говорил он сам, стремился передать в своей картине. Он
отошел от исторической точности, перенеся казнь на Красную площадь, потому что древние святыни
нужны были ему как свидетели этой исторической трагедии. В литературе много и справедливо
писалось о том, как умно использованы Суриковым все художественные средства для передачи
атмосферы события. Живописные асимметричные массы собора вторят разноголосому хору стрельцов
и их семей, равно как стройные стены и башни Кремля – четким рядам петровских войск и внешне
спокойной позе Петра на коне. Ранний час осеннего утра подчеркивается борьбой нарастающего света с
заметным еще в полумгле пламенем свечей. Силуэт храма Василия Блаженного читается в картине как
непоколебимый образ самого народа. «Мне он все кровавым казался»,–писал Суриков о храме. И далее:
«Памятники» площади – они мне дали ту обстановку, в которую я мог поместить мои сибирские
впечатления. Я на памятники, как на живых людей» смотрел, – расспрашивал их: «Вы видели, вы
слышали –вы свидетели».