 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
123
даже сильные корпоративные связи и поддержка многочисленных клиентов. Поэтому в условиях
отсутствия гражданского общества для подавляющего большинства населения корпорация была
определенной гарантией от произвола, защитой нормального существования. Без нее же, вне ее индивид
обычно превращался в социальный нуль и чаще всего скатывался на дно общества, пополняя собой
ряды неполноправных и бесправных.
Известно, что на Востоке, несмотря порой на существование сводов законов, а точнее, собраний
правительственных регламентов, никогда не было системы частного права, игравшей столь важную
роль в Европе со времен античности, и соответствующих частноправовых гарантий собственника, тем
более гражданина (граждан в этом смысле Восток вообще не знал). Законы всегда писались от имени
государства и во имя его интересов. Конечно, это не значит, что законы вовсе не охраняли имущество и
права подданных. Но системы гарантий, которая позволила бы любому считать себя социальной
единицей и тем более беспрепятственно, без страха за будущее заниматься предпринимательской
деятельностью наподобие античного гражданина или средневекового купца в феодальном европейском
городе, - такой системы не было. Контрольные же функции чиновника, всегда стоявшего на страже
интересов казны и хорошо сознававшего, что та часть избыточного продукта, которая попала в карман
собственника, может считаться как бы вынутой из казны, за счет которой жил и он сам, ставили этого
собственника в зависимое от власти положение, порой доходившее до произвола, вымогательств,
прямых экспроприации.
Отсутствие системы частноправовых гарантий вело к тому, что только причастность к власти
предоставляла человеку более или менее высокий и сравнительно независимый (от начальства он всегда
зависел) статус. Богатство могло помочь достижению такой позиции: можно было купить ранг,
добиться должности, вступить в родственные отношения с власть имущим посредством брачных связей.
Играла свою роль и знатность, принадлежность к определенной касте, духовным званиям и жреческим
функциям. Наконец, мог выручить случай - особенно это касалось военных или удачливых слуг. Но
только и именно достигнутая в результате всего этого, равно как и любым другим способом,
причастность к власти могла дать индивиду высокое и общепризнанное социальное положение, в том
числе и широкие возможности обзавестись имуществом, стать крупным землевладельцем и даже оказаться
процветающим частным собственником.
Дело в том, что между двумя описанными выше сферами и формами ведения хозяйства никогда не
было непреодолимой грани - грань эту мы вынуждены проводить только в интересах теоретического
анализа. В реальной же жизни все богатые, и едва ли не в первую очередь власть имущие, начиная с
самого правителя, довольно активно использовали свое привилегированное положение и свои щедрые
доли в системе редистрибуции для приобретения частной собственности. В ближневосточных текстах, в
частности, можно встретить документы о приобретении правителем у какой-либо из подчиненных ему
общин определенного участка земли для владения им на правах частной собственности -
обстоятельство, которое ни в коей мере не ставит под сомнение высокий официальный статус этого
правителя в качестве высшего субъекта власти-собственности в этом государстве. Что касается
представителей администрации рангом пониже, то для них такое было еще более характерным: многие
из их числа стремились воспользоваться своим положением для обогащения подобным образом. Но что
характерно и весьма важно: частная собственность для каждого из причастных к власти всегда при этом
была и оставалась делом как бы факультативным, не более того.
Переплетение интересов индивида как собственника и как причастного к власти никогда не вело к
выдвижению на передний план частных интересов, как то может показаться само собой разумеющимся
для наблюдателя, привыкшего к европейской системе ценностей с ее бесспорным приоритетом личного,
индивидуального начала. Напротив, каждый причастный к власти хорошо понимал, что своим высоким
положением он обязан именно своей должности, благодаря которой он стал собственником и без
которой, даже обладая собственностью, он значил бы весьма немного и даже легко мог бы потерять все.
Поэтому каждый причастный к власти всегда отчетливо сознавал, сколь многое значит для него
должность. Что же касается интересов обладателей должности, т. е. аппарата в целом, государства, то
они совершенно очевидны: не следует поощрять чересчур энергичное развитие
частнособственнического сектора, так как это наносит ущерб казне и тем самым подрывает основу, на
которой зиждится структура в целом во главе с тем же самым аппаратом. Поэтому интересы
государства тесно переплетались с интересами личности как представителя аппарата и решительно
преобладали над интересами этой же личности как собственника, даже если речь идет о самом
высокопоставленном должностном лице.