 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
66
зательно, пусть и не в адекватной мере, приносят отдачу благодаря повышению
урожайности.
Китайское земледелие еще в древности начало приобретать трудоинтенсивный характер,
что также означало, что земля становилась дефицитным ресурсом. Европейцев, посещавших
страну в XVII— XVIII вв., поражало, во-первых, то обстоятельство, что рис произрастает
постоянно на одних и тех же полях, которым ни года не дают отдохнуть («как это делают в
нашей Испании»), и, во-вторых, степенью распаханности равнин, на которых не увидишь ни
изгородей, ни канав, ни деревьев — чтобы не потерять ни пяди обрабатываемой земли. Все
это заставляет современных востоковедов предположить, что некоторые важные признаки
перехода к интенсивному экономическому росту впервые обнаружились, пожалуй, не в
Европе, как это принято считать, а на Востоке, в Китае, возможно, на 500—700 лет раньше.
Во всяком случае, уже на рубеже первого и второго тысячелетий урожайность зерновых в
Китае достигла 14 — 16 ц/га (средневзвешенный показатель) и в 4—5 раз превышала
соответствующий показатель по Западной Европе.
Однако технический прогресс, дойдя до сравнительно высокого уровня еще много
столетий назад, тогда же и приостановился из-за переизбытка и дешевизны труда (хотя в
Японии ввиду особенностей ее социально-экономического развития рисоводство уже в
XVII—XVIII вв. восприняло ряд нововведений, и страна могла содержать 30 млн человек на
такой же по площади территории, на какой Европа того времени кормила только 5—10 млн
человек). Хроническая угроза голода, свойственная многим областям муссонной Азии, в
условиях сильнейшего демографического давления на земельные ресурсы придавала
хозяйству уклон в полеводство. Оно же в свою очередь сохраняло узкопотребительский и
даже узкопродовольственный характер, что, разумеется, не отрицает общепризнанных
достижений местных земледельцев в выращивании чая, тутовых деревьев и ряда других
технических культур.
Конкурирующий с человеком за продукцию растениеводства рабочий скот был в
большой мере вытеснен ручным трудом. Что же касается продуктивного животноводства, то
еще знаменитый социолог М.Вебер заметил, что главная противоположность между
развитием аграрного производства в Европе и некоторых азиатских регионах заключается в
том, что первоначально ни китайское, ни яванское село не знает молочного хозяйства. Столь
же слабым было и развитие мясных отраслей. Так, в Японии вплоть до середины XIX в.
совсем не разводили овец, коз и свиней, а лошади и крупный рогатый скот служили
исключительно для перевозок и для обработки полей, и иностранцу трудно было достать
себе привычный стакан молока.
Подчеркнем необыкновенную длительность беспрерывного существования китайской
аграрной цивилизации. Одна из основных причин состоит в том, что китайцы освоили
обширную территорию, а не отдельные речные равнины, со всех сторон окруженные
«степью» — бескрайними пастбищными пространствами, где хозяевами были кочевники. В
Китае при своих набегах они оказывались не в состоянии разрушить богатую местную
культуру и, напротив, всегда ассимилировались в итоге многолюдным китайским населе-
нием. Базирование же аграрного общества Китая не только на рисе, но и благодаря
разнообразию природных условий на пшенице и просяных в северных областях позволяло
также успешно реагировать на климатические подвижки, как долгосрочные, так и
кратковременные, и облегчало колонизацию относительно холодных, не подходящих для
возделывания риса районов.
Судьба же менее крупных очагов «рисовой» цивилизации не была, как правило, столь
же удачливой. Об этом напоминают каменные развалины Ангкора — столицы кхмерской
монархии, испытавшей расцвет в XII—XIII вв., но под натиском тайцев пришедшей в упадок
и окончательно погибшей в XV в. Город, людность которого в лучшие времена принимают
равной 1 млн жителей, был покинут своим населением, а вся прилежащая местность
заброшена. Сложная система гидротехнических сооружений, обслуживавших рисовые поля,