 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
104
пылающими лобзаниями, властными истребить все печальное из памяти. Счастлив се-
мьянин, у кого есть такой угол, но горе холостяку!».
Во все времена и, кажется, во всем цивилизованном мире бездомные, бродяги,
бомжи считались самыми несчастными людьми, особенно на Руси. (Но тут надо четко
отделять бездомного бродягу от странника, который бросил Дом и отправился в
бесконечную дорогу в поисках правды, во имя Христа или ради иных возвышенных
целей.) Особенно остро переживается человеком ситуация, когда он сам разрушил свой
Дом или поставил себя вне его случайно или намеренно. Дом есть, но вход в него для
человека закрыт — это одна из наиболее страшных трагедий. Ему некуда пойти, для
него нет теплого угла и сочувствия родных. Таков, например, Мармеладов в
«Преступлении и наказании» Достоевского, который своим пьянством довел семью до
нищеты и теперь чувствует моральную невозможность вновь обрести Дом. «А коли не
к кому, коли идти больше некуда! — восклицает он в разговоре с Раскольниковым. —
Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо
бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь, да пойти! <...>
Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда
больше идти?»
Жизнь человека, особенно в XIX—XX вв., довольно четко делится на
общественную, проходящую на глазах у других, и частную, интимную, в которой
никому чужому нет места. Семья в наиболее полной мере является носительницей
интимной жизни как особой ценности, а гарантией сохранения ее является опять-таки
Дом. Не случайно русская пословица рекомендует не выносить сора из избы, а
французская — не копаться в чужом грязном белье. В наше время проблема интимного
как ценности становится очень острой, потому что жизнь большинства населения
почти в любой стране делается все более «открытой», все более общественной. Даже
сам характер работы способствует этому: трудовая жизнь человека, за редким
исключением, проходит «на людях», в том или ином коллективе. То же самое
происходит и с досугом: заполненность пространства настолько велика, что человек с
трудом находит уединение даже на природе (например, никакой пляж этого уединения,
естественно, не дает; рыболовы и грибники вынуждены мириться с тем, что в их
любимых и заветных местах «пасется» уже кто-то посторонний и т.п.). Естественно,
интимная жизнь начисто исключена в таких местах, как магазины, общественный
транспорт, в зрелищных учреждениях (театр, кино, стадион), на собраниях, митингах и
т.п. А между тем интимная, никем не контролируемая жизнь — это ценность, значение
которой возрастает с развитием цивилизации. Я не говорю уже о сексуальной области
человеческих взаимоотношений — это, очевидно, наиболее древняя форма интима,
осознанная как ценность. Но и в других случаях человеку надо, чтобы за ним никто не
наблюдал — только тогда появляется полноценная релаксация, которая создает
душевный комфорт и, следовательно, является культурологической ценностью,
особенно ясно осознаваемой, когда этой ценности человека лишают. Надеть любимый
халат, поваляться с книжкой на диване, послушать музыку, вообще ничего не делать, а
просто сидеть и наслаждаться одиночеством, съесть что-нибудь вкусное, домашнее —
при всей, казалось бы, мелкости и незначительности названные и им подобные явления
суть ценности, повышающие культурологическую стабильность, поэтому без этих
маленьких прихотей, которые могут быть реализованы только в Доме, человек не будет
счастлив. Практически каждому человеку случалось попадать в больницу (я,
естественно, не говорю здесь о таких явлениях, как тюрьма, потому что большинство
людей в нее, слава Богу, не попадает), — так вот, в больницу каждый едет очень
неохотно, а попав туда, стремится поскорее вернуться домой, потому что в больничных
условиях (исключение — разве что одиночные палаты для очень богатых людей)