 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
22
потребовало механического, формального уточнения. И употребляя выражения типа "Дайте мне какое-
нибудь конкретное дело", мы тем самым подчеркиваем, что лексическое значение данной единицы
("дело") формализовалось и не имеет семантической глубины. Тенденция к образованию подобных
словосочетаний свидетельствует о недоверии к слову, о болезни языка. Словам должен возвращаться их
первоначальный смысл через обновление самой реалии, предмета. А возникновение множества
избыточных словосочетаний ведет, наоборот, к дальнейшему умерщвлению значения слов.
Избыточность, сопровождавшаяся расплывчатостью общего смысла, отличает и широко
распространенные в годы застоя оценочные слова типа: "У сегодняшних правителей Британии были и
другие причины пуститься в плавание по мутной луже антисоветизма. Социальные противоречия в
стране, достигшие на седьмом году правления консерваторов критической отметки, оттолкнули от
партии тори даже некогда стойких ее обожателей" (Комс. пр. 1985. 27 дек.); "Вот в такой выгребной яме
лжи купает журнал 600 тысяч своих подписчиков" (Лит. газ. 1982. 1 дек.); "Чуть ли не ежедневно из-под
пропагандистского грима проступают на физиономии Америки далеко не фотогенические пятна" (Комс.
пр. 1970. 28 апр.); "Известно, что государственный строй России прочностью не обладал. Поэтому он и
рассыпался под натиском людей, чьи характеры выкристаллизовались в мартеновских печах подполья и
трех революций" (Моск. пр. 1967.17 нояб.); "Оттого, наверное, многоцветье благородных граней
нравственного облика советского человека отчетливей видится на Севере" (Пр. 1978. 23 марта).
В стремлении показать свое либо негативное, либо позитивное отношение к тому, о чем сообщается,
авторы использовали образные средства – метафоры. Однако любое образное средство, выделяя,
подчеркивая какие-либо свойства явления, должно сохранять при этом связь с исходным значением. А
здесь эта связь утрачена, использование образных средств подчинено одной цели – выразить
отрицательную или положительную оценку. Оценочность настолько выдвигается на первый план, что
вытесняет смысл слова. Выделенные слова, в сущности, ничего не называют, ничего не добавляют к
сообщенному, в том числе и в отношении выражения оценки (так, слова антисоветизм, ложь
обозначают явления уже сами по себе отрицательные, благородство называет явление безусловно
положительное). Если убрать использованные образные выражения из текста, то ни смысл, ни
оценочность сообщенного не только не исказятся, но, наоборот, станут более ясными (ср.: У
сегодняшних правителей Британии были и другие причины развернуть антисоветскую кампанию;
Оттого, наверное, все благородство характера советского человека отчетливей видится на Севере; Вот
такой ложью питает журнал 600 тысяч своих подписчиков). Когда читаешь подобные тексты, создается
впечатление, что ради того, чтобы изобличить или, наоборот, возвеличить, авторы употребляют любое
слово, лишь бы оно было более эффектным, забывая о его значении. Такая неумеренность,
несдержанность в выражении оценки при общей неясности смысла оценочных слов делает сообщение
аморфным и малоубедительным и обычно вызывает у читателя только отрицательное отношение.
Разрыв между понятием и явлением, обозначенным словом, обнаруживается и в употреблении в
общественно-политических и публицистических текстах слов-ярлыков, т.е. таких слов, которые
представляют собой шаблонные прозвища, наименования кого-либо, далеко не всегда соответствующие
содержанию названного лица, предмета и, как правило, выражающие крайне отрицательную оценку.
Таковы ярлыки прежних лет: враг народа, вредитель, подкулачник, троцкист и пр.; более поздние:
сионист, диссидент и т.п. Опасность такого рода обозначений заключается в том, что они
автоматически моделируют в сознании слушателя, читателя "образ врага", выносят окончательное, не
подлежащее переосмыслению суждение о том, кто назван данным словом, независимо от того,
соответствует ли эта характеристика действительности или нет*. Подобные слепки образов, не
имеющие отношения к живой жизни, рождаются и в наше время. Первые годы перестройки и начало
90-х годов пополнили нашу речь новыми ярлыками: враг перестройки, антиперестройщик,
номенклатурщик, аппаратчик и т.д. Примечательно, что в результате политической поляризации
общества сторонники каждой из политических группировок создают свой набор ярлыков. Так, наиболее
уничижительными в тех газетах и журналах, которые выступают за реставрацию СССР, возврат к
коммунистической идеологии, являются слова антикоммунист, популист, демократ,
демократический. Например: "Я представляю себе, какой гнев навлеку на себя этой статьей у
новоявленных демократов" (Мы и время. 1991. ¹ 6); "Сколько крокодиловых слез было пролито
демократствующими популистами и популистствующими демократами по поводу этого!" (Мы и
время. 1991. ¹ 2). Не менее щедра в навешивании ярлыков и пресса противоположной политической
ориентации, которая употребляет по отношению к политическим оппонентам такие слова, как
сталинист, антиперестроечник, коммунист, неосталинист, партократ, номенклатурщик и т.п.: "Кто