 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
164
мое мнение. Взамен всяких объяснений, скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех героев
моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже предписано
правилами».
К роману как к большой словесной конструкции предъявляется требование интереса, и отсюда
требование соответствущего выбора тематики.
Обыкновенно весь роман «держится» на этом внелитературном тематическом материале
общекультурного значения.* Надо сказать, что тематизм (внефабульный) и сюжетное построение
взаимно обостряют интерес произведения. Так, в научно-популярном романе есть, с одной стороны,
оживление научной темы при помощи сплетаемой с этой темой фабулы (например, в астрономическом
романе обычно введение авантюр фантастического междупланетного путешествия), с другой стороны,
самая фабула приобретает значение и особый интерес благодаря тем положительным сведениям,
которые мы получаем, следя за судьбой вымышленных героев. В этом основа «дидактического»
(поучительного) искусства, формулированная в античной поэтике формулой «miscere utile duici»
(«смешивать полезное с приятным»).
* Формулировка, наталкивающая на представление о внешнем соединении в романе «литературного» и
«внелитературного» материала. Согласно современным представлениям, в художественном произведении рассказываемое
событие и событие самого рассказывания образуют органическое единство.
Система внедрения внелитературного материала в сюжетную схему была отчасти показана выше.
Она сводится к тому, чтобы внелитературный материал был художественно мотивирован. Здесь
возможно различное внедрение его в произведение. Во-первых, самая система выражений,
формулирующих этот материал, может быть художественной. Таковы приемы остранения, лирического
построения и т.д. Другой прием – это фабульное использование внелитературного мотива. Так, если
писатель хочет поставить
на
очередь проблему «неравного брака», то он избирает такую фабулу, где
этот неравный брак будет одним из динамических мотивов. Роман Толстого «Война и мир» протекает
именно в обстановке войны, и проблема войны дана в самой фабуле романа. В современном
революционном романе сама революция является движущей силой в фабуле повествования.
Третий прием, весьма распространенный, это – использование внелитературных тем как приема
задержания, или торможения*. При обширном объеме повествования события необходимо
задерживать. Это, с одной стороны, позволяет словесно развернуть изложение, а с другой стороны –
обостряет интерес ожидания. В самый напряженный момент врываются перебивающие мотивы,
которые заставляют отойти от изложения динамики фабулы, как бы временно прервать изложение,
чтобы вернуться к нему после изложения перебивающих мотивов. Такие задержания чаще всего
бывают наполнены статическими мотивами. Сравни обширные описания в романе В. Гюго «Собор
Парижской Богоматери». Вот пример «обнажения приема» задержания в новелле Марлинского
«Испытание»: в первой главе сообщается, как два гусара, Гремин и Стрелинский, независимо один от
другого, поехали в Петербург; во второй главе с характерным эпиграфом из Байрона If I have any fault,
'tis disgression («Если я повинен в чем, так это в отступлениях») сообщается въезд одного гусара (без
указания имени) в Петербург и подробно описывается Сенная площадь, по которой он проезжает. В
конце главы мы читаем такой диалог, «обнажающий прием»:
* Употребителен также термин «ретардация». На значении этого приема заострял внимание В. Шкловский, понимая его
как способ сделать движение «ощутимым» (Связь приемов сюжетосложения с общими приемами стиля//0 теории прозы. С.
32). Классическое определение роли ретардации в эпическом сюжете дал Гегель, интерпретировавший е¸ как способ
«представить нашему взору всю целостность мира и его состояний» (Эстетика: В 4 т. М., 1971. Т. 3. С. 450). Ср. в
современной работе: «Ретардация <...> – способ художественного освоения эмпирического многообразия жизни,
многообразия, которое нельзя подчинить заданной цели» (Тамарченко Н.Д. Типология реалистического романа. С. 40).
– Помилуйте, господин сочинитель! – слышу я восклицание многих моих читателей: – вы написали целую
главу о Сытном рынке, которая скорее может возбудить аппетит к еде, чем любопытство к чтению.
– В обоих случаях вы не в проигрыше, милостивые государи!
– Но скажите, по крайней мере, кто из двух наших гусарских друзей, Гремин или Стрелинский, приехал в
столицу?
– Это вы не иначе узнаете, как прочитав две или три главы, милостивые государи!
– Признаюсь, странный способ заставить читать себя.
– У каждого барона своя фантазия, у каждого писателя свой рассказ. Впрочем, если вас так мучает
любопытство, пошлите кого-нибудь в комендантскую кацелярию заглянуть в список приезжающих.