 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
131
гвардии в окраинный крепостной гарнизон в следующей формулировке:
«Швабрин, Алексей Иваныч вот уж пятый год как к нам переведен за смертоубийство. Бог знает, какой грех
его попутал: он, видите, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга
пырять, а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях».
Позже, в IV главе, когда Швабрин вызывает Гринева на дуэль, последний обращается к
гарнизонному поручику, приглашая его в секунданты;
«– Вы изволите говорить, – сказал он мне, – что хотите Алексея Ивановича заколоть, и желаете, чтоб при том
был свидетелем. Так ли, смею спросить?
– Точно так.
– Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Ивановичем побранились? Велика беда!
Брань на вороту не виснет. Он вас набранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье
– и разойдитесь; а мы уж вас помирим».
В результате всего разговора Гринев получает категорический отказ:
«– Воля ваша, коли уж мне вмешаться в это дело, так разве пойти к Ивану Кузьмичу, да донести ему, по долгу
службы, что в фортеции умышляется злодействие, противное казенному интересу».
В пятой главе мы находим новое остранение дуэльных приемов фехтования в словах Савельича:
«– Не я, проклятый мусье всему виноват: он научил тебя тыкаться железными вертелами, да притопывать, как
будто тыканьем да топаньем убережешься от злого человека».
В результате этого комического остранения идея дуэли представляется в новом, необычном виде.
Данное остранение мы видим в комической форме, что подчеркнуто лексикой («он вам в рыло» –
вульгаризм «рыло» характеризует в речи поручика грубость драки, а отнюдь не грубость лица Гринева,
«вы его в ухо, в другое, в третье» – счет соответствует числу ударов, а отнюдь не ушей – такое
противоречивое столкновение слов создает комический эффект). Но остранение может, понятно, и не
сопровождаться комическим осмыслением.
4.ГЕРОЙ
Обычный прием группировки и нанизывания мотивов – это выведение персонажей, живых
носителей тех или иных мотивов*. Принадлежность того или иного мотива определенному персонажу
облегчает внимание читателя. Персонаж является руководящей нитью, дающей возможность
разобраться в нагромождении мотивов, подсобным средством для классификации и упорядочения
отдельных мотивов. С другой стороны, существуют приемы, помогающие разобраться в самой массе
персонажей и их взаимоотношениях. Персонаж надо уметь узнать, с другой стороны, он должен
привлекать внимание в большей или меньшей степени.
*Здесь отразилось типичное для формальной школы и наиболее резко выраженное у В. Шкловского представление о
герое как функции или мотивировке приема. См. ниже у Б. Томашевского: «Герой является в результате сюжетного
оформления материала и является с одной стороны средством (подчеркнуто нами – С. Б.) нанизывания мотивов, а с другой –
как бы воплощенной и олицетворенной мотивировкой связи мотивов» (с. 202). Об этом месте из Б. Томашевского М. Бахтин
писал: «Герой, таким образом, оказывается лишь одним из элементов композиционного построения, да еще внешне
понятого. Между тем герой только тогда и может нести композиционные функции, если он является тематическим
элементом» (Формальный метод в литературоведении, с. 153). Точка зрения М. Бахтина подтверждается и данными
исторической поэтики. Так, О.М. Фрейденберг показала на материале архаической литературы, что «значимость,
выраженная в имени персонажа <...> развертывается в действие, составляющее мотив; герой делает то, что семантически сам
значит»; по мнению исследовательницы, –
это основной закон мифологического и фольклорного сюжетосложения
(Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936. С. 249).
Приемом узнания персонажа является его «характеристика». Под характеристикой мы
подразумеваем систему мотивов, неразрывно связанных с данным персонажем. В узком смысле под
характеристикой разумеют мотивы, определяющие психологию персонажа, его «характер».
Простейшим элементом характеристики является уже называние героя собственным именем. В