 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
230
потрясающе выразительный мог бы быть кадр», — пронеслось в сознании. Позже об этом
самонаблюдении актриса рассказала в беседе с журналистом. Интервью было опубликовано
без этого эпизода. Журналист объяснил купюру просто: обыденное сознание не поверит, что
страдание актрисы было искренне и глубоко, если в то же мгновение она могла думать о
художественной выразительности.
Тем не менее подлинность и даже показательность этого примера для понимания
внутреннего устройства творца очевидна: творческий акт не существует в художнике как
выгороженная сфера. Возможность обладания не одной формой существования, а сразу не-
сколькими оставляет в сознании художника некий люфт, лабораторное пространство, в
котором никогда не затихает процесс выколдовывания новых образов. Более того,
генерирование новых метафор, приемов оказывается возможным даже «внутри» уже проте-
кающего творческого акта, когда художником, казалось бы, владеет совсем иная творческая
интуиция. Не раз многие актеры с удивлением отмечали, что процесс работы над новой
ролью не затухает даже во время исполнения на сцене уже «состоявшихся» ролей. Как ни
парадоксально, но в момент колоссальной концентрации энергии для достижения одной
цели где-то на периферии сознания идет параллельный процесс нахождения и
кристаллизации новой пластики, интонации, мимики для другой цели.
Необходимость достигать колоссальной концентрации сил в момент создания
произведения, наряду с потребностью вживания в разные роли, может быть оценена как еще
одно константное, повторяющееся состояние, сопровождающее жизнь художника.
Способность художника добиваться собранности души в ее высшем средоточии, выходить в
иррациональном порыве за пределы себя и за пределы данного мира, подчинять этому все
прочие цели обсуждалась в литературе уже начиная с античности. История искусств хранит
множество примеров, когда смертельно больному писателю, живописцу удавалось оттянуть
время смерти до момента завершения произведения. Энергия творчества способна на время
нейтрализовать не связанные с ней физические ощущения, болевые стрессы. Так, Г. Виш-
невская вспоминает, как во время исполнения партии Тоски на сцене Венской оперы от
пламени свечи вспыхнул ее парик. После краткой остановки оркестра спектакль был
продолжен и завершен. Только спустя несколько часов певица почувствовала невыносимую
боль в руках — обгорели ногти, когда актриса пыталась сдернуть парик.
Кумулятивным эффектом от необходимости постоянной концентрации, «собирания
себя», удержания высокой амплитуды чувств являются повышенная впечатлительность,
нервность, а порой неуравновешенная экзальтация, иногда принимающая болезненные
формы. Накопление наблюдений об этих состояниях уже в начале века дало повод
возникновению многочисленных исследований, трактующих психическую патологию как
имманентную составляющую гения. Художник — это костер, который требует много дров.
Состояние творческого исступления счастливит глубже, но и пожирает быстрее. «Даже при
внешне монастырской жизни оно (искусство. —
O.K.) порождает такую избалованность,
переутонченность, усталость, нервное любопытство, какие едва ли может породить жизнь
самая бурная, полная страстей и наслаждений», — размышляет Т. Манн.*
* Манн Т. Новеллы. С. 104.
Не секрет, что со временем становится труднее и труднее сохранять отзывчивость к
новым переживаниям. Импульсы, вдохновлявшие вчера, должны быть усилены, чтобы
помочь удержать вдохновение сегодня. В процессе творческой эволюции, с одной стороны,
налицо потребность психики художника в новых сильных впечатлениях и переживаниях, с
другой — в той или иной мере очевидны симптомы ее изношенности. Дирижерам известны
многочисленные случаи, когда оперные певцы бывают вынуждены в определенный момент
жизни отказываться от больших партий не потому, что «умаляется» голос или музыкальная
память, а потому, что психика уже не в состоянии как прежде выдерживать неослабное
напряжение, длящееся на протяжении трех-четырех часов спектакля.