 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
78
призвания, начинается стремительное погружение вниз, необязательно на неблагополучное социальное
дно (эта крайность больше угрожает русским, чем евреям), но несомненно, к заурядному «ничтожному»
существованию, связанному с утратой идентичности и потерей мессианских упований.
Думается, впереди у русских и евреев — новая встреча и уготовлена она самой Историей, которая
продолжается и парадоксами которой только и насыщается наша жизнь, взятая в ее высших
измерениях. Именно в России сегодня решается вопрос о смысле мировой истории: либо его наличие
будет заново подтверждено, либо многим народам, населяющим громадное постсоветское
пространство, предстоит рассеивание и превращение в диаспору.
Евразийскому пространству, бесспорно, нужны кропотливые организаторы и работники,
предприниматели и эксперты, ибо наша повседневность захламлена и запущена. Но никак не меньше
ему нужны пламенные носители Веры и Смысла, ибо только взятое в духовном измерении оно обретает
единство, притягательность и центростремительный потенциал. Никакие другие формы интеграции не
могут дать надежного результата без духовной интеграции, связанной с поиском нового смысла
истории.
Формационная стратегическая инициатива, которой ознаменуется новая, восточная фаза мирового
мегацикла, несомненно, обретет формы не реваншистского революционаризма, а духовной
реформации. Если революционаризм лишь перевертывает отношения раба и господина и по-новому
воспроизводит социальное разделение людей, то духовная реформация снимает эту разделенность.
Вместо того чтобы превращать «нищих духом» в реваншиствующих перераспределителей благ,
монополизированных сильными. реформация помещает и «сильных» и «нищих» духом в качественно
иное измерение, где материальные блага лишаются приоритетного значения.
Здесь уместно упомянуть о диалектике еврейского духа в истории. В нем периодически воплощается
и предельный экономико-центризм (в случае, когда мессианская перспектива утрачивается) и
предельный постэкономизм (в случае, когда мессианская перспектива обретается заново). Диалектика
российского духа сродни диалектике духа еврейского. В нем сочетается предельное уныние,
порождаемое неумением жить одной повседневностью, и предельное мужество и вдохновение, когда
смысл истории снова обретается.
Соединение тех, кто исповедует предельный экономикоцентризм с теми, кого охватило предельное
уныние, не дает нам ничего, кроме разгула коррупции, которую некому остановить. Но соединение
идейно-ориентированного постэкономизма с вдохновением державных строителей и геополитических
собирателей рассыпающегося евразийского пространства способно заново реабилитировать Восток как
великий ,культурный феномен и как фазу всемирной истории.
4.5. Смысл и назначение истории
Смысл истории обретается вместе с уверенностью, что происходящие на поверхности социальной
действительности процессы не исчерпывают исторической логики. В то же время история не должна
выступать в роли старого Рока античности, свидетельствующего о бренности всех человеческих
свершений, но не дающего чувства смысла. Основания истории столь же трансцендентны как и
основания морали: и та, и другая противостоят очевидностям повседневного опыта, согласно которому
сильные побеждают слабых, а неразборчивое в средствах зло — непрактичную добродетель.
И мораль и история существуют в качестве источника таинственного парадокса: сильным, в самом
деле, приходится убеждаться в непрочности своих завоеваний и побед, а порочным циникам -в том, что
презираемая ими мораль мстит за себя если не материальным, то духовным банкротством. История как
диалектика возвышения и падения выступает опорой человеческого достоинства потерпевших и
данным им обетованием. В этом смысле, жизнь вне Истории — то же, что жизнь вне морали: она
лишает человечности и достоинства и сильных мира сего, перестающих стесняться, и «нищих духом»,
обреченных пресмыкаться без веры и надежды.
Но, по меньшей мере, неразумно пренебрегать уроками прежнего историцизма и по части его
отношений с повседневностью, и по части изъянов исторической мстительности. И, конечно,
важнейший из уроков историзма касается соотношения предопределения, свободы и ответственности.
Одной из первых проблем историзма является его соотношение с повседневностью. Чтобы история
преподносила нам меньше трагических сюрпризов, надо по возможности сокращать разрыв между
Большой историей и малой повседневностью. Нам не дано сделать исторический процесс прозрачным
для нашего обыденного сознания. Но все же, чем глубже наша интуиция относительно прав на историю