 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
34
жизни. Словом, он посягает на идентичность и достоинство — ценности, которые всякий возмужавший
народ ставит выше материальных благ и гарантий.
И поскольку в данном случае речь идет о противостоянии прогрессистского меньшинства,
задумавшего монополизировать саму Историю, и большинства, которое лишают права
самоопределяться в истории в соответствии со своими культурными традициями и интересами, то
впору говорить о коллизии всемирно-исторического характера. В свое время классический либерализм
поставил задачу политической демократизации власти — ее подотчетности электоральному
большинству, социалистическое и синдикалистское движение — демократизацию собственности и
обеспечение социальных гарантий. Сегодня же стоит задача демократизации самого исторического
процесса — освобождение народов из-под опеки «авангардов», навязывающих им тягчайшие
социальные эксперименты от имени очередного «великого учения».
Негодование против узурпаторов исторического процесса выражает не только тираноборческие
чувства; оно служит источником и теоретико-методологического беспокойства: можно ли снизить
опасный волюнтаризм новейшей истории, оказавшейся столь подвластной доктринерским вывертам
политико-идеологических элит? Можно ли найти в современном историческом процессе более
основательную и в то же время более человечную логику, чем умозрение старого и нового
прогрессизма?
Как говорил Г. Гегель, «в принципе развития содержится и то, что в основе лежит внутреннее
определение, существующая в себе предпосылка, которая себя осуществляет»*. Данный императив
гегелевской историософии имеет и нравственное содержание, относящееся к защите исторического
достоинства народов, их права на собственную историю.
* Гегель Г.В.Ф. Соч. Т. 8. М.; Л., 1935. С. 87.
Сегодня чувствует себя жертвой навязанной извне истории практически весь не-Запад,
испытывающий историческое давление Запада, который стремится вовлечь мир в собственную
прометееву авантюру и с порога отвергает всякие попытки переосмысления исторического процесса с
других позиций. Нынешние движения за национальное самоопределение и суверенитет народов далеко
выходят за рамки тех границ, которые предлагали экономикоцентричные теории западного
происхождения: борьба против колониальной эксплуатации, империализма и проч., ибо Запад,
объявивший всемирный поход за окончательную вестернизацию мира, посягает не только на
материальные ресурсы других континентов, но и на неохватное культурное достояние, обретенное
народами в ходе своей тысячелетней истории.
Мышление, чувствительное лишь к материальным обретениям и потерям, может посчитать эту
проблему второстепенной, по сравнению с проблемами экономической недоразвитости. Однако если
отдавать себе отчет в том, что культура есть кладовая таких богатств, источник таких спасительных
альтернатив и новшеств, о которых современное поколение может даже не подозревать, то к
посягательству на заложенную в истории народов многообразную логику культуры следует относиться
как к опаснейшей из всех исторически известных экспроприации. Похищенное богатство может быть
восстановлено, если культура сохраняется; напротив, любое богатство не спасет народ от банкротства,
если иссякли культурные источники его бытия и подорвана его идентичность.
Ален Турен, размышляющий над противоречиями и конфликтами периода новейшей
модернизации во Франции (конец 50-х — 70-е гг.), пришел к выводу, что классовая борьба нового типа
— это борьба за право направлять исторический процесс. «Таким образом, классовый конфликт не
может быть определен иначе, как борьба за самую высокую из всех возможных ставок — право
определять направление исторического процесса»*.
* Tourain A. Produktion de la societe. Paris, 1973. Р. 12.
Ясно, что по мере того как идеология и технология (социальная инженерия) прогресса начинают
питаться не из собственных национальных, а из внешних источников, борьба за право «определять
направление исторического процесса» неминуемо обостряется. Вот почему она так обострена в
современной России.