 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
185
Многие оппоненты С. Хантингтона справедливо указывают на то, что рост религиозного
самосознания нельзя однозначно воспринимать как источник повышенной конфликтности в
современном мире. Проблемы фундаментализма сильно преувеличиваются западной общественностью.
«Исламский фундаментализм» — это скорее жупел для Запада, в памяти которого сохранились татаро-
монгольские и мусульманские набеги. В действительности феномен исламского фундаментализма —
это свидетельство не столько возрождения ислама, сколько его паники и замешательства, может быть,
даже ощущения вины за стирающиеся границы с другими цивилизациями. Помимо этого нельзя
забывать и о миротворческой роли церкви в современном мире.
Вызывает возражения утверждение С. Хантингтона о том, что «экономический регионализм может
быть успешным, только если он коренится в общности цивилизаций». На деле братские узы
поддерживаются тогда, когда это выгодно, когда же нет — о них забывают. Многие современные
региональные экономические союзы являются межцивилизационными. НАФТА объединяет США,
Канаду и Мексику; восточноазиатский экономический блок — это Япония, Китай, Гонконг, Тайвань,
Сингапур. Если следовать логике С. Хантингтона, то синдром «братских стран» означает, что нации в
будущем станут сражаться за цивилизационные связи и верность культуре. На деле они скорее будут
драться за свою долю на рынке, учиться конкурировать в рамках мировой экономики. В целом
концепция С. Хантингтона, очевидно, направлена на то, чтобы доказать мировой общественности:
центральной осью геополитики в будущем станет конфликт между Западом и другими цивилизациями.
«Запад против остального мира» — этот красноречивый заголовок одного из разделов статьи С.
Хантингтона — весьма подходит для названий всей работы в целом. Идеологический подтекст
выступления автора очевиден: сплотить западный мир, дать ему новую консолидирующую идею.
Культурные ценности вполне могут стать основой для политической мобилизации масс. Чаще всего
это происходит в ответ на действия экзогенных факторов, когда существует агрессивный вызов других
культур. Проблема заключается в том, чтобы не спровоцировать такую ситуацию. Как справедливо
отмечают американские конфликтологи Р. Рубинштейн и Ф. Крокер, «призыв Хантингтона к
глобальной защите интересов Запада от других соревнующихся цивилизаций представляет собой
худший вариант самоосуществляющегося прогноза»*.
* Ibid. P. 128.
Сегодня, как и столетие назад, мирное развитие цивилизаций во многом зависит от доброй воли и
усилий разных народов и их политических лидеров.
1.3. Парадигма исторического прогресса
Природа неразрывно связала прогресс
просвещения с прогрессом свободы,
добродетели, уваженияк естественным
правам человека.
Ж.А.Н. Кондорсе
Со времен эпохи Просвещения идея прогресса стала активно использовать в качестве всеобщего
закона, детерминирующего динамику истории. Дидро, Даламбер, Вольтер, Кондорсе и другие
просветители XVIII в. писали о прогрессе человечества прежде всего как о прогрессе человеческого
разума. С самого начала выделились две формы
использования идеи прогресса в интерпретации
философии истории: вера в прогресс как таковой, в бесконечность развития, не имеющего предела; и
вера в некое окончательное состояние завершения развития. Первая форма получила название
прогрессизм, вторая — утопизм.
Пауль Тиллих обращал внимание на то, что важнейшей частью идеологии прогрессизма является
убеждение в прогрессивной направленности всякого творческого действия и знание тех сфер
жизнетворчества, где прогресс составляет сущность связанной с ним действительности (например,
техники)*. Таким образом, символ прогресса включает в себя решающий элемент исторического
времени — его движение вперед к некоторой цели. Прогрессизм — это подлинно историческое
толкование истории. Он побуждает к историческому действию и оправдывает революционный
энтузиазм реформаторов.
* Тиллих П. Указ. соч. С. 239.