 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
172
интерпретации опирается на огромный эмпирический материал и продолжает философскую традицию,
ориентированную на мессианское призвание России в мире. Русская идея есть эсхатологическая идея
Царства Божьего по ту сторону объективированного «падшего» мира. Однако трагедия русского народа
в том, что власть постоянно извращала это его призвание в пользу «царства кесаря» в форме
самодостаточного буржуазного царства всеобщей сытости, или самоограниченного коммунистического
рая, распределительного равенства в нищете.
Обращаясь к этой последней альтернативе «осуществившейся утопии», Бердяев пророчески
утверждает: «Социализм в опыте осуществления своего будет не тем, к чему социалисты стремятся. Он
вскроет новые внутренние противоречия человеческой жизни, которые сделают невозможным
осуществление тех задач, которые выставило социалистическое движение. Он никогда не осуществит
ни того освобождения человеческого труда, которого Маркс хотел достигнуть связыванием труда,
никогда не приведет человека к богатству, не осуществит равенства, а создаст лишь новую вражду
между людьми, новую разобщенность и неслыханные формы гнета»*.
* Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С. 155.
Можно по-разному относиться к эсхатологическим ожиданиям Бердяева. Но, во-первых, как уже
отмечалось, для Бердяева конец истории отнюдь не означает конца мира, а только переход в иной более
совершенный эон, или цикл его существования. «Ибо не объективации, — как заключает он сам, —
принадлежит последнее слово, последнее слово звучит из иного порядка бытия. И мир объектный
угаснет, угаснет в вечности, в вечности, обогащенной пережитой трагедией»*. А во-вторых, идея конца
истории оказалась весьма созвучной современным настроениям. Сошлемся в этой связи хотя бы на
вызвавшую большой резонанс статью японского ученого Ф. Фукуямы, «Конец истории?»**, в которой
он, подобно Бердяеву, отмечает, что все альтернативные варианты исторического развития проиграны.
Новой же сильной идеологии, которая могла бы стать моделью нового витка развития истории, нет.
Поэтому в перспективе истории остается либо повторение пройденного, либо ее конец. До конца жизни
Бердяева не покидала надежда, что человечество, русский народ в частности, все же совершит прорыв в
сферу новой духовности, ибо истинная философия истории есть философия победы истинной жизни
над смертью, есть приобщение человека к другой, бесконечно более широкой и богатой
действительности, чем та, в которую он ввергнут непосредственной эмпирией своего бытия.
* Бердяев Н.А. Я и мир объектов. С. 316 // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994.
** См.: Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. ¹ 3
***
Кончается ли философскими построениями религиозной философии начала нашего века русская
философия истории? И да и нет. С одной стороны, в отечественной общественной мысли философско-
историческая проблематика — смысл истории, основание и направленность исторического процесса,
критерии прогресса, роль личности и масс в истории, историческая эпистемология — поступила «в
ведение» ортодоксального исторического материализма. Мировоззренческие основания последнего, во-
первых, исключили из философско-исторического анализа такие вопросы, как истоки исторического
самосознания народа, альтернативность моделей исторического развития, метафизика или эсхатология
исторического процесса, во-вторых, однозначно задали философии истории социально-экономическую
детерминацию, и наконец, придали ей соответствующее идеологическое направление, заменив
религиозный эсхатологизм классовым. Поэтому можно сказать, что русской религиозной философией
завершается философия истории, уходящая своими корнями в духовную культуру России.
Вытеснивший ее исторический материализм строился в иной парадигме, в значительной мере на основе
ее отрицания.
Однако, с другой стороны, идеи, как и рукописи, «не горят». И сегодня, обращаясь к осмыслению
современного, полного драматизма опыта истории (или, как сказал бы Бердяев, мистерии свободы), ход
и исход которой не предопределены заранее, общественная мысль в поисках смысловых опор его
понимания вновь и вновь обращается к русской историософии, обозначившей, как мы отмечали, целый
веер альтернативных моделей исторического процесса, углубившейся в непостижимую бездну в
поисках смысла истории. Конечно, для того чтобы эти старые историософские конструкты помогли
понять смысл происходящего, они должны быть вписаны в сегодняшний мыслительный и социальный