 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
11
больше вкуса и чуткости к духовно-экзистенциальной проблематике.
Особый ракурс современного исторического дискурса связан с задачей демократизации
исторического процесса. Сегодня становится очевидным, что теории модернизации и догоняющего
развития не только игнорируют культурологические предупреждения по поводу невозможности
механического переноса западных эталонов на почву других культур или экологические
предупреждения по поводу бесперспективности сложившейся техноцивилизационной модели, но и
оскорбляют достоинство незападных народов. Сегодня человечество столкнулось с более разительной и
шокирующей формой социального неравенства, чем все до сих пор известные: неравенством перед
лицом Истории. Получается так, что западные народы живут в истории собственной жизнью, кроят ее
по себе, тогда как незападные вынуждены жить чужой историей, лишающей их права быть самими
собой, права на собственную культуру, собственное будущее. Чужая история, в отличие от прежних
форм отчуждения, отчуждает не только нашу способность к труду, нашу социальную и экономическую
перспективу, но самое нашу жизнь, наш способ бытия в мире, даже наших детей, обреченных либо на
статус маргиналов и париев прогресса, либо на статус западников, с расистским презрением не
принимающих во внимание «туземную» мораль, историю и культуру.
Парадокс современного западного либерализма состоит в том, что он не смягчает, а усиливает
авторитарный принцип взаимодействия Запада с не-западом. Социалистическая идеология давала свой
шанс не-Западу в формировании общечеловеческого будущего, а консервативная идеология была
склонна скорее изолировать Запад от не-Запада, чем вмешиваться в его дела. Либеральная же идеология
взяла на себя грех непрошенного мессианизма и готова навязывать западный опыт в качестве
обязательного образца для остального человечества. Здесь находит свое полное выражение субъект-
объектный принцип отношения фаустовского человека к окружающему природному и социальному
миру как объекту преобразовательно-завоевательной воли.
Но сегодня незападный мир уже не готов мириться со статусом объекта чужой воли.
Демократические принципы плюрализма и консенсуса, трактуемые на Западе чисто политически,
теперь применяются к сосуществованию мировых культур, религий, цивилизаций. Исторический
процесс отныне понимается уже не как монолог какого-нибудь «авангарда», увлекающего всех вслед за
собой, а как сотворчество, соучастие равнодостойных. Нынешняя неудача процесса вестернизации в
России связана не только с промахами наших реформаторов и псевдореформаторов; ее следует понять
как завершение монологовой модели в истории, как созревший «запрет» на пассивное эпигонство,
нигде не дающее приемлемых результатов.
Эта демократизация исторического процесса, требующая перехода от пассивного следования к
самостоятельному творчеству, резко усложняет ход политической истории. Рушатся прежние
политические синтезы в виде сложившихся многонациональных государств, империй, блоков; былые
«монолитные единства» уступают место разноголосице множества новых политических акторов,
претендующих на самостоятельность и самобытность. Их импровизации нередко производят
удручающее впечатление, но такова цена перехода от монологических моделей к полифоническим,
оркестровым. Аналогичный кризис перехода в свое время претерпели западные демократии, когда их
электорат из однородного в социальном, этническом и образовательном отношениях слоя превратился в
массовый гетерогенный конгломерат. Сегодня мы имеем аналогичный подъем «молчаливого
большинства» планеты, вспомнившего свою культурную идентичность и отказывающегося мириться с
ролью ведомых. Похоже, то, что некоторые называют «конфликтом цивилизаций», на самом деле
является конфликтом, характерным для демократизации планетарного исторического процесса.
Случилось так, что мишенью нового протеста народов против гегемонизма и униформизма стал
советский тоталитаризм. Но это — только начало. Пора понять, что советская тоталитарная модель
была разновидностью процесса вестернизации незападных пространств Евразии. Этносы помещались в
единое экономическое, политико-правовое и информационно-образовательное пространство, скроенное
по униформистской модели европейского Просвещения. Очень возможно, что крах советского
тоталитаризма означает не торжество Запада, а напротив, кризис европеизма — конец того способа
унификации и организации мира, который в свое время изобрела Европа. Она по конъюнктурным
политическим соображениям «не узнает» в советском модели собственного детища. Но пора понять,
что сплав, которым крепился многонациональный Советский Союз — просвещенческий, изобретенный
на Западе, и называется он единой политической нацией.