 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
271
Словом, нормативность – важное социальное качество Конституции. Именно это свойство кон-
ституционных норм – их традиционное, хотя и специфическое, правовое содержание – позволяло су-
дебным органам и в прошлом применять их непосредственно, напрямую для решения конкретных дел,
несмотря на то что в Конституции 1936 года об этом не говорилось. Отдельные судьи, измученные бе-
зысходностью, правовыми тупиками, не находя иных путей для защиты прав граждан, решались и на
отсылку к статьям Конституции. Но как же редко это случалось! В 1969 году в журнале «Советское го-
сударство и право» (¹ 10) я опубликовал статью о применении конституционных норм судебными ор-
ганами СССР. Переворошив тогда судебную практику за много лет, я все же обнаружил несколько слу-
чаев прямого применения Конституции.
Знаменитое дело Мартынюка, рассмотренное в 1940 году и ставшее вначале судебным прецеден-
том, а затем породившее институт обязательств, вытекающих из спасания социалистического имущест-
ва, опиралось непосредственно на статью 131 Конституции СССР 1936 года. В ней предписывалось бе-
речь социалистическую собственность, а Мартынюку как раз и был причинен ущерб (он получил ожо-
ги), когда бросился спасать имущество горящего ресторана. Суд решил, что этот ущерб Мартынюку
должен быть возмещен. В другом случае суд, удовлетворивший требования работника об оплате по ко-
личеству и качеству труда, сослался на статью 118 Конституции. В имущественном споре, связанном с
определением правового положения имущества – колхозный ли двор или хозяйство рабочего, – суд со-
слался на ч. 2 статьи 7 Конституции. В двух случаях право личной собственности защищалось ссылкой
на статью 10 Конституции. И, наконец, в некоторых случаях нарушение права на защиту устанавлива-
лось путем сопоставления конкретных обстоятельств дела с гарантиями, предусмотренными статьей
111 Конституции СССР 1936 года. Но, повторяю, это были все же единичные случаи, и прямого дейст-
вия Конституции в 30-50-е годы, за редким исключением, не наблюдалось. А как была велика в этом
потребность! Сколько сломанных судеб людей можно было бы предотвратить, какой бы это был барьер
на пути произвола!
Негативному состоянию общественной жизни на том этапе способствовала и позиция юридиче-
ской науки, угодливо обосновывавшая и оправдывавшая любые антидемократические, антигуманисти-
ческие «изобретения» творцов социалистической правовой системы.
Одни ученые стали обосновывать весьма специфичный характер Конституции. Мол, хотя Кон-
ституция – и нормативный акт, но нормы, которые она содержит, – это нормы-дефиниции, нормы-
принципы, нормы-характеристики и т.п.
Другие стали утверждать, что нормы Конституции «конкретных правовых» отношений не поро-
ждают, а создают так называемые общерегулятивные правоотношения, некие «правовые состояния», в
лучшем случае являющиеся лишь предпосылкой для конкретных правовых отношений. И, следователь-
но, в каждом отдельном споре о правах и свободах гражданина нельзя ссылаться непосредственно на
нормы Конституции, не следует судам сопоставлять эти нормы и иные нормативные акты, даже если
последние противоречат Конституции. Действует в конкретном споре не Конституция, а иной норма-
тивный, в том числе подзаконный, акт. Вот одна из цитат того времени: «только тогда права и свободы,
провозглашенные в Конституции, в полной мере приобретут характер субъективных прав граждан, ко-
гда они будут конкретизироваться в текущем законодательстве».
Разумеется, только теперь, по прошествии десятилетий, с учетом нового исторического опыта и
юридического знания видно, что так называемые концепции «общих» и «конкретных» правоотношений
применительно к Конституции были не чем иным, как своеобразным научным оправданием бездейст-
вия Конституции, ее камуфляжной роли юридического фасада, за которым в конкретных правовых от-
ношениях творилось прямо противоположное тому, что обещали «общие правоотношения».
Например, конституционное право на свободу слова порождало лишь «общие правоотношения»,
а конкретное правоотношение ограничивалось цензурой, многочисленными контролирующими органа-
ми, репрессивным аппаратом, словом, тем, что не позволяло свободе слова существовать фактически!
Разумеется, авторы «общерегулятивных» концепций исходили из добрых намерений, пытаясь
как-то уменьшить разрыв между формализмом социалистических конституций сталинского и брежнев-
ского толка и фактическим правовым нигилизмом. Но, по существу, эти юридические конструкции
сыграли социально негативную роль.
Даже в том случае, когда в Конституцию СССР 1977 года прорвалась живая норма о праве граж-
данина обратиться в суд с жалобой на чиновника, нарушающего права гражданина (ч. 2 статьи 58), бю-
рократия сумела на десятилетие затормозить ее действие, не установив порядка осуществления этого
права. АЛ. Брежнев, вдруг осознав, что этак гражданин и на него сможет подать в суд, сетовал тогдаш-