 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
66
литературе. Если из тех произведений, которые по самому своему содержанию и внутренней форме определяются
эротической тематикой, мы остановимся на таких качественно различных примерах, как "Федра" Расина, "Странствия" Г¸те,
"Цветы Зла" Бодлера, "Анна Каренина" Толстого, мы увидим, что сексуальность входит в них в сублимированной в высшей
степени и «опосредованной форме», - однако в этой форме она абсолютна, бескомпромиссна и безусловна... Полную
противоположность мы найдем в алкоголиках 0’Нила и дикарях Фолкнера, в "Трамвае «Желание" и под "Раскаленной
крышей", в "Лолите", во всех рассказах об оргиях Голливуда и Нью-Йорка и приключениях живущих в пригородах
домохозяек, демонстрирующих бурный расцвет десублимировапной сексуальности. Здесь гораздо меньше ограничений и
больше реалистичности и дерзости. Это неотъемлемая часть общества, но ни в коем случае ни его отрицание. Ибо то, что
происходит, можно назвать диким и бесстыдным, чувственным и возбуждающим или безнравственным
– однако именно
поэтому оно совершенно безвредно. Освобождаясь от сублимированной формы, которая сама являлась свидетельством
непримиримости мечты и действительности... сексуальность превращается в движущую силу бестселлеров, служащих
подавлению» (указ. соч. С. 100–101). Классический любовный роман - это, опять-таки, созидаемый двумя влюбленными,
внутренний, бунтующий против окружающей действительности мир – вот почему он чреват трагедией - местью внешнего
мира зачарованным и преступившим запреты любовникам. В современной «беллетристике секса» нет ни уединенности, ни
противопоставления двух миров, ни протеста и трагедии.
3. Издержки принципа
Ввиду этой новой стратегии обеспечения стабильности путем устранения второго, внутреннего мира
как источника критического беспокойства мы можем дать еще одну формулу политической
стабильности (ПС):
ПС = внешнее обеспечение / внутренние запросы.
Согласно формуле, политический конформизм достигается не только путем наращивания внешнего
обеспечения,
но и путем снижения внутренних запросов современной личности. Прежние типы
социально-политической репрессии были больше связаны с внешним подавлением, нынешние – с
внутренним опустошением человека. Надо сказать, что теория модернизации здесь выполняет свою
важную служебную роль. Если расшифровать в классическом гуманистическом ключе ее понятия и
требования, то обнаружится, что она как раз и является теорией опустошения – изгнания внутреннего
мира из самодовольной современности. И поскольку наш внутренний мир формировался и формируется
на основе культурной памяти, система заинтересована в исчезновении культурной памяти и не
стыдится признаваться в своей культурофобии. Отсюда эти бесконечные нападки на традиционный
менталитет и культуру. Речь идет, как мы понимаем, не о менталитете традиционных охотников в
набедренных повязках. Когда говорят о традиционном менталитете народов, обладающих великой
культурной классикой, например о русском народе, то имеют в виду отнюдь не «невежество», а
духовный максимализм, вскормленный культурой. Отсюда – корчевание памяти, опустошение
национальных памятников культуры, дискредитация героев и пророков – максималистов духа. Как
пишет Маркузе, «воспоминания о прошлом чревато опасными прозрениями, и потому утвердившееся
общество, кажется, не без основания страшится подрывного содержания памяти»*.
*
Маркузе Г. Указ. соч. С. 729.
Современная система стремится убедить нас в том, в чем тираны старого закала убеждать нас не
осмеливались, несмотря на все свое безудержное самовластие. Она стремится убедить нас, что все
тысячелетнее содержание культуры, поскольку оно не вписывается в функции, заданные
современностью, является чем-то излишним и избыточным. Это было бы убедительным, если
предположить, что модели жизни, предложенные современностью, в самом деле являются
окончательными, и никакой иной современности наши самые отдаленные потомки предложить миру не
могут – история в творческом смысле закончилась. Но если отвергнуть это слишком экстравагантное
предположение, то тогда приговор культуре, выносимый нашей самоуверенной современностью, надо
признать слишком поспешным.
Культура, как и природа, является кладовой бесчисленных альтернатив, многие из которых могут
оказаться спасительными для человечества, несмотря на свою невостребованность сейчас. Поэтому
требовать от культуры безоговорочной капитуляции перед функциональными принципами
современности – значит искоренять спасительное многообразие способов бытия, губить в зародыше
спасительные альтернативы. Одномерный, лишившийся культурной памяти индивид может в самом
деле оказаться самым покладистым партнером системы, но способен ли этот конформист на длительное