Navigation bar
  Print document Start Previous page
 107 of 148 
Next page End  

107
выступало в форме особой гражданской самодеятельности воцерквленного общества, а сама церковь
выступала как лидер «народного ополчения» в борьбе за веру. Если же церковь получает от государства
своего рода казенную монополию на толкование и решение духовных вопросов, религиозная жизнь
народа неизбежно вырождается в казенную религиозность, педантичную и демонстративную, но
внутренне пустую.
Соловьев, таким образом, выступает своего рода либералом теократии: он желает высвободить
нравственно-религиозное творчество из-под опеки официальных инстанций и более всего опасается
превращения церкви в такую инстанцию.
Другой позиции придерживается А. В. Карташев. Он выступает защитником византийского
принципа «двуединой симфонии», объединяющей императорскую власть и церковь. Шестая новелла
императора Юстиниана (правд. 527-565) «утверждает, что "священство и царство...", т.е. церковь и
государство, проистекают из одного источника, одинаково установлены самим Богом для блага
человечества и служат этому благу, друг другу помогая, как душа и тело, в полной симфонии...»*.
* Карташев А. В. Церковь. История. Россия. М., 1996. С. 49-50.
Ключевым вопросом византийской теократической модели является то, как оценивать одно
грандиозное событие христианской истории: превращение христианской церкви в Римской империи из
гонимой в господствующую. Многие историки западнического склада мысли оценивают его в духе
парадоксальной диалектики: будто бы, став господствующей, христианская церковь утратила свою
аутентичность как церковь бедных и гонимых и сама стала гонительницей, объединившись с
государством и полагаясь уже не на силу убеждения, а на силу власти.
Эти рассуждения опираются на учение одного из отцов западной церкви — Августина. В
произведении «О Граде Божьем» Августин говорит о двух градах — земном и небесном и об их
неизбывной трагической противопоставленности: царство Божие на Земле невозможно, и диалектика
земного усердия человека, посвященного стремлению к земным благам, власти и успеху, состоит в том,
что в конечном счете оно оказывается более угодным дьяволу, чем Богу. Таким образом,
теократическая мечта об устройстве общества по Божьему закону подрывается. И главное
предостережение августиновой мысли относится как раз к государственной власти: политическая
эффективность покупается ценой грехопадения — отказа от христианских заповедей. Логика этих
предостережений ведет западную мысль к откровениям Макиавелли*, окончательно разведшего в
стороны мораль и политическую эффективность.
* Макиавеллизм образ политического поведения, при котором ради поставленных целей считается приемлемым и
оправданным использование любых средств вплоть до самых вероломных, коварных и жестких. Термин связан с именем
итальянского политического деятеля и мыслителя Н. Макиавелли.
Восток в значительно большей степени сохранил мечту первых христиан о сакрализации всего
земного пространства, подвергшегося духовному преображению, или христианизации. Римская
империя для этих христиан — это средство уготовления всего мира к единому преображению. Как
пишет Карташев, «империя, pax romana, собирание народов в единую ойкумену на то и созданы, чтобы
послужить Царству Божию, чтобы с ойкуменой совпала кафолическая церковь. Явление Римской
империи стало рассматриваться как необходимая стадия того исторического движения, которое создало
"полноту времени"* для явления Богочеловека»**. В этой логике получается, что вселенская Римская
империя делает необходимую предварительную работу: она объединяет народы в единое пространство,
но смысл этого объединения выше того смысла, который имеет в виду политическая власть. За
амбициями власти скрывается определенный промысел Божий.
* Из Послания апостола Павла к галатам: «Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного)...
чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление»(4:4-5).
** Карташев А. В. Указ. соч. С. 48.
«Восток вообще с восторгом погрузил в купель крещения всю государственность. Ему чужда
осталась западная пессимистическая мысль Августина об империи как civitas diaboli (граде дьявола
А.П.). Наоборот, Восток признал в империи могучее средство Царства Божия»*. Речь идет об очень
архаичном феномене религиозного сознания, прямо восходящем к ветхозаветным пророкам. Пророки
не разводили земное и небесное в стороны; собственно, пророчество и есть не что иное, как указание на
грядущее земное воплощение высших небесных промыслов. Промыслительная интерпретация истории
Сайт создан в системе uCoz