 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
34
владения, т.е. власти: «Мы владеем этим; это - наше». Субъектом власти, владения, распоряжения
хозяйственными ресурсами или, если угодно, коллективной собственности всегда был и практически
всегда мог быть только коллектив, причем этому никак не противоречило то обстоятельство, что всегда
существовало индивидуальное и семейное пользование какой-то частью общего владения, не говоря
уже о предметах обихода, жилище, личных вещах, орудиях производства и т.п. Это означает, что и
экономическое содержание, и юридическая форма такого рода собственности - именно владение и, как
результат владения, власть. Сначала власть только над ресурсами. Но это только сначала.
Выше уже рассматривался процесс сложения и развития института редистрибуции в общине с ее
ранними формами неравенства как на уровне семейно-клановой группы, так и в рамках коллектива с его
рангово-статусной иерархией в целом. Редистрибуция - это в конечном счете прежде всего власть,
причем именно та власть, которая опирается как на экономическую реальность (владение ресурсами
группы или общины), так и на юридическую ее форму (право выступать от имени группы или общины,
распоряжаться ее достоянием и особенно ее избыточным продуктом). В рамках надобщинной
структуры, протогосударства с наследственным вождем, ставшим символом коллектива, неоспоримое
право распоряжаться общественным достоянием было функцией высшей власти вождя.
В свете сказанного вполне очевидно, что представление о верховной собственности государства и
государя можно понимать только в том плане, о котором вдет речь: высшая собственность правителя-
символа, олицетворяющего коллектив, производна от реального владения достоянием коллектива и
безусловного права распоряжаться его ресурсами и имуществом, причем и то и другое в конечном счете
производно от власти. Власть (владение) рождает понятие и представление о собственности,
собственность рождается как функция владения и власти. Власть и собственность неразделимы,
нерасчленимы. Перед нами феномен власти-собственности.
Власть-собственность - это и есть альтернатива европейской античной, феодальной и буржуазной
частной собственности в неевропейских структурах, причем это не столько собственность, сколько
власть, так как функции собственника здесь опосредованы причастностью к власти, т.е. к должности, но
не к личности правителя. По наследству в этих структурах может быть передана должность с ее
правами и прерогативами, включая и высшую собственность, но не собственность как исключительное
частное право владения вне зависимости от должности. Социально-экономической основой власти-
собственности государства и государя было священное право верхов на избыточный продукт
производителей. Если прежде семейно-клановые группы вносили часть своего продукта в форме
добровольных взносов старейшине в качестве скорей символической, нежели реальной платы за его
общественно полезный труд, то теперь ситуация стала иной. В надобщинной структуре, в рамках
протогосударства вождь имел бесспорное право на определенную часть продукта его подданных,
причем взнос с политэкономической точки зрения принимал облик ренты-налога. Налога - потому что
взимался центром для нужд структуры в целом, в частности для содержания непроизводительных слоев,
обслуживающего их персонала или производителей, занятых в неземледельческой сфере (ремесло,
промыслы и т.п.). Налог в этом смысле - высшее право государства как суверена на определенную долю
дохода населения. Что же касается ренты, то она проявлялась в праве собственника, субъекта власти-
собственности, на определенную долю реализации этой собственности в хозяйствах земледельцев-
общинников.
Появление феномена власти-собственности было важным моментом на пути институционализации
общества и государства в неевропейском мире. Практически это означало, что прежняя свободная
община теряла свои исключительные права владения ее угодьями и продуктом. Теперь она вынуждена
была делить эти права с теми, кто в силу причастности к власти мог претендовать на долю ее
имущества, начиная от регионального вождя-администратора, будущего владетельного аристократа,
которому верховный вождь передавал часть своих высших прерогатив, и кончая общинным главой, все
более превращавшимся в чиновника аппарата администрации. Иными словами, возникал и надолго
закреплялся хорошо знакомый специалистам феномен перекрывающих друг друга владельческих прав:
одна и та же земля (а точнее, право на продукт с нее) принадлежит и обрабатывающему ее крестьянину,
и общине в целом, от лица которой выступает распределяющий угодья старейшина, и региональному
администратору, и верховному собственнику. И что показательно, эта множественность прав, столь
нелепая в обществе с юридически хорошо разработанными частно-правовыми нормами, здесь никого не
смущает: коль скоро земля не является частной собственностью и принадлежит всем, то совершенно
естественно, что каждый получает свою долю дохода от нее, причем в строгом соответствии с той долей
владения ею, власти над ней, которой реально располагает. Вместе с тем важно оговориться, что в