 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
214
севообороты, принимались во внимание местные условия для выращивания наиболее выгодных культур
и реализации их на рынке. И во всем этом активное участие принимало государство - ведь оно было в
конечном счете ответственным за все, включая хозяйство страны. Положение в земледелии для него не
могло не иметь значения.
В соответствии с классическим тезисом китайской древности: «земледелие - ствол, основа; торговля,
ремесло и иные занятия - ветви, второстепенное» - маньчжурское правительство и весь аппарат его
администрации обращали внимание именно на состояние землепользования, так как положение в этой
сфере экономики не только гарантировало основную часть доходов казны, но и обеспечивало
внутреннюю стабильность империи. Маньчжуры обеспечили покорность китайского населения
(символом его была коса, которую под страхом смерти обязаны были носить китайцы мужского пола),
но, добившись этого, весьма активно заботились о процветании экономики страны и благосостоянии ее
населения, вполне всерьез воспринимая при этом классический конфуцианский тезис о том, что высшая
цель верхов - благо народа, на котором зиждится благополучие государства.
Если не считать земель категории гуань-тянь, которые раздавались маньчжурской знати и солдатам,
за счет которых существовали императорский двор и храмы, а также выделялись служебные наделы
чиновникам, то все основные земли страны были, как и обычно, землями минь-тянь. Было бы неточным
считать эти земли частными, даже если они почти свободно переходили из рук в руки. Ведь
перемещение земельных участков из одних рук в другие - феномен, с которым Китай был знаком
всегда, по меньшей мере с Чжоу. И для китайского государства, которое, впрочем, было озабочено тем,
чтобы каждый пахарь имел свое поле, в принципе было не так уж важно, у кого земля; важно только,
чтобы за ее использование аккуратно выплачивалась рента-налог. Едва ли не наиболее очевидно это из
того, что все земледельцы-налогоплательщики для китайского государства всегда были единым
недифференцированным сословием, вне зависимости от их имущественного состояния или
имущественных и иных социальных различий. Другое дело, что существенное перемещение земель во
владение богатых всегда так или иначе ударяло по казне, и именно поэтому государство то и дело
предусматривало в своих реформах препятствия для такого перемещения или заново предоставляло
земли всем нуждающимся в них. Но можно ли было обойтись без этого и, точнее, как с этим обстояло
дело в цинском Китае?
Из источников явствует, что основным контингентом богатых землевладельцев были шэньши и
разбогатевший городской люд, ремесленники и торговцы. Связи между этими категориями владельцев,
как и между ними, с одной стороны, и разбогатевшими деревенскими землевладельцами - с другой,
издавна были самыми тесными. В богатых деревенских кланах всегда были свои шэньши, а богатые
горожане не упускали случая породниться с обедневшими шэньши и тем повысить свой статус. Все это
в конечном счете влекло за собой, как и обычно, перекачивание всей тяжести налогов на средних и
мелких землевладельцев. Ведь с шэньши, которые помогали чиновникам управлять страной и
принимали активное участие во всех общественных делах на местах - в строительстве дорог, храмов,
плотин, каналов, сборе налогов, организации тех или иных массовых движений и начинаний и т. п.,-
много не возьмешь. Напротив, к ним еще и прилипало немало из того, что бралось в форме налогов и
повинностей в данном уезде. Так что же было делать с интересами казны?
Уже говорилось о том, что в цинском Китае обычный династий-ный цикл несколько деформировался
за счет прежде всего гигантского демографического взрыва. В земельных отношениях, бывших всегда
фундаментом каждого цикла, эти изменения нашли свое отражение в том, что увеличившееся население
и резкая интенсификация земледельческого труда с соответствующим ростом производства (другой
вопрос, всегда ли компенсировал этот рост увеличившееся количество голодных ртов) заметно
ослабили заботы государства о регулярном поступлении налогов в казну. Вместе с увеличением
производства объективно возникала возможность и роста налогов. Хотя значительная часть земель
оказывалась в руках богатых и они не очень-то торопились платить в казну налоги, на общей массе
налогов с данного уезда это не сказывалось слишком заметно, ибо возросшее количество дворов
возмещало потери. Дело в том, что с 1713 г. налоговая квота с каждого уезда надолго была жестко
фиксированной. Практически это значило, что казна довольствовалась сбором точно означенной
суммы, тогда как все остальное могло едва ли не беспрепятственно оказываться в распоряжении
местной власти, т.е. уездного чиновника и окружавших его богатых земледельцев и шэньши, на
которых этот чиновник, а вместе с ним и вся власть, надежно опирались. Мало того, из этих собранных
сверх квоты налоговых сумм свою долю получали и чиновники более высоких рангов, вплоть до
столичных. Государство знало об этом и, видимо, даже не всегда считало это коррупцией. Просто это